Мужик в России больше чем философ
Достоинства его не сосчитать,  
Каждый из занозистых вопросов  
Он хочет сам до корня раскопать

За крепкими плечами дяди Коли
Ухабистой дорогой жизнь лежит
И кажется, что он пропитан болью,
Душа его - горящий динамит

Хоть в жизни пережить пришлось немало,  
Но грусть- кручина в сердце завелась,  
И это не рабочая усталость  
От той еда и отдых только в сласть

А эта, как огромная заноза,
Что опускает руки, гонит сон:
Как в горле кость и выплюнуть непросто
И не проглотишь. Вроде не бульон

Ворчит старуха: - Что тебе неймется?
Хоромы - дом, скотины полон двор
И у детей все чередом ведется
И все своим трудом, поди не вор.

Права старуха: тут сплошной порядок,
Что дом срубить, что поле посадить
Хоть за войну, как и за труд награды,  
Лишь в день Победы мог носить.

А тут как будто что-то поломалось
При силе, вроде, и не стар совсем,
А сколько их, деньков моих осталось,
И жизнь прошла, а прожил-то - зачем?

Была война и не жалели крови
За эти рощи, хаты, тополя,
Чтоб грел уют родительского крова
И стонами не мучалась земля

И растоптали, и загнали зверя
И ран земли и душ не сосчитать
Ради чего же были все потери?
Какое оправданье отыскать?

Хозяйка позвала за земляникой
И память привела на те места,
Где оживали лица, стоны, крики,
Где кровь струилась и горела сталь

Каких-то десять верст, а шли полгода
Вгрызаясь в каждый сантиметр земли,
И памяти надрывная икота,
Забыть те дни кошмара не велит.

Заросшие траншеи , ямы, доты,
И с болью натыкается душа
На каски и крылатки минометов-
Войною перерытая межа

У блиндажа увидел он раскопки,
Среди трофеев, ржавый хлам войны:
Дырявый череп, восковые кости,
Которые земле не преданы

Зачем вы их тревожите, ребята
Им благодарность- это тишина.
Пока не захоронены солдаты,
То значит, продолжается война.

Подумал, измеряя мысли, версты,
И вспоминая мертвых имена,
Безвестные солдатские погосты:  
-   В России не закончится война.

А из травы сияла земляника,
В поклоне раз согнулася спина
За ратный подвиг малых и великих,
За память, что землей погребена.

И ягоды - кровавые слезинки
Струились сотнями потухших глаз.
А, может, в этой мясорубке рынка
Живая нить времен не порвалась?

Он шел домой, тревога возрастала,
Глядел на запустевшие поля,
Там, где пшеница золотом сияла,
Березовая роща проросла.

Совхозный двор зарос полынь- бурьяном,
И крыши переломанный хребет,
Комбайны, трактора, как с поля брани
Продолжили войны безумный след.

Там где сады весенним ароматом
Ласкали душу, согревали взгляд
Засохшие, лишайные, горбатые
Деревья, словно пленные скорбят.

И ветви, словно кисти рук тянули,
Смешав мольбу немую и упрек
Какие уничтожили их пули?
От гибели их кто не уберег?

Лечили землю, силы не жалели
Ожили пашни, зацвели сады…
И что теперь?… Какие лиходеи
Сгноили жизни зрелые плоды.

И назревал нарыв солдатской боли
Он к боевому другу заглянул,
С которым вместе радости и горе
н досыта за жизнь свою хлебнул.

Две "Славы", " За отвагу", был контужен
Что там рубаху, жизнь другим дарил,
Как воздух, он в деревне был всем нужен,
Всем помогал: пахал, пилил, чинил.

И вылил другу боль, что накопилась
Вели неспешно горький разговор
И друг сказал: - Теперь уж по Парижу
И по Берлину маршем не пройдем.

Серьезно что-то в людях поломалось,
И как поломку эту устранить?
Все на деньгах как будто помешались,
Готовы мать родную задушить.

Из одного казалось вроде теста,
Или закваска разная была
Сын плотно слег под каблучком невестки
Машина, дача- в оборот взяла.

Да, вроде, в детстве ленью их не портил:
Топор, пила -  и старший все сносил
Почти со мною наровне он горбил
И все же где-то стержень надломил

Или они не в то родились время
Невызревших толкнули под откос.
И на корню ведь загнивает семя
До каравая колос не дорос.

Войны их мясорубка не ломала,
Не гнул их голод, тиф их не косил,
Казалось бы у них для созиданья
Должно быть больше животворных сил.

Ну, а они, как сухостой- валежник,
Или побитый градом огород,
Как комнатный цветок изнеженный,
Ну, словом - вырождающийся сорт.

Казалось, их поставили на ноги
Но не сумели крепко закалить.
Как выправить душевную убогость?
Каким их светом озарить?

Намедни комиссар ко мне явился
Принес подарок, посидел чуток
И через слезы в черта матерился:
Что не призыв, то горечи глоток.

Из ста всего десяток набирают:
Один дебильный, а второй рахит,
А третий, тот бумажками кидает
Орет что прирожденный инвалид.

А вдруг беда нежданная нагрянет,
Кто заслонит нас и с какой душой?
Давно уже мне болью душу ранит
Один вопрос, но очень уж большой

Скажи мой друг, спасало что Россию
В военные лихие времена?
Какой волшебной мыслью - силой
В стальной кулак сжималася страна.

Ты прав: земля, обида, дети,
Но поднимала все живое с ног,
Удваивая смелость, и без плети
Величественная сила- Бог.

Был в Брянске и случайно там заметил:
Висит мемориальная доска,
На ней святое имя Пересвета.
Не пересохла времени река.

А он в миру, не обижая мухи,
Творя молитву, соблюдая пост,
Возвысился в великом божьем духе
И до героя-воина дорос.

Ты знаешь, я всегда перед атакой
У господа спасения просил,
И даже после самой жуткой драки
Господь меня живого с боя выносил.

И помню, перед тем заклятым дотом
( Вторую " Славу" дали мне потом)
Там сколько положил он гад народа
На резком повороте- на крутом.  

Ребята так и сяк, а толку мало.
Комбат орет:  "Петро, давай, браток!"
Мне бабьим ликом солнце просияло
И прошептало: " Помогу, сынок!"

Поверь, что этих двести метров
Не шел, не полз, не прыгал, а летел,
Как будто крылья выросли из ветра
Дот загасил, а сам остался цел.

Когда очнулся, солнце улыбалось,
Добро струилось из волшебных глаз
Как будто баба в озере купалась,
Сияли капли- брызги, как алмаз.

За рюмкой оживали разговоры
И память в детство дальнее вела
Когда водили девки хороводы
И радовали слух колокола.

А храм, какой был храм красавец
Невольно гнул колени стар и мал,
А росписи, так красками сияли
Как заката радужный пожар.

Говаривали бабы, поп Василий
Активно партизанам помогал.
На службе пел: "Россия -это сила,
Которую никто не побеждал".

Какой-то полицай метельной ночью
Убил его и бросил на погост.
Увидели случайно снега кочку…
С ножом в спине, без крестика и бос.

Цветы искрятся на его могиле,
Ограду, крест под пасху крашу сам
Да, скольких мать земля похоронила,
И сколько душ витает в небесах.

И старый фронтовик решился
Ночных бессонниц высказать тоску.
Не пьян, суров, неспешно покрестился:
"Я, знаешь, храм создать рискну".

Петро смолчал, он знал Миколы слово
Сказал - забил. " Ну ты высоко взял,
Но я бы ради замысла такого
Остаток жизни с радостью отдал.

И план созрел, и закипело дело.
Он совершил трехмесячный круиз
По тем местам, где церковь уцелела,
Где купала в хмельную синь рвались.  

Искал людей, копал библиотеки,
Чертил, писал, макеты мастерил,
Под утро часто закрывались веки,
Затворником, отшельником зажил.

Наполненный решимостью и верой
Поехал на совет в район к попу.
(Среди людей слыл батюшка примерным)
Все рассказал ему как на духу.

Сидели долго, толковали чинно,
С сознаньем обсуждая каждый шаг.
( Вернул он к жизни славный храм старинный)
Там виделись и легкость и размах.

И поп благословил со знаньем дела
На вербную молебен отслужил,
И как того поверие велело
В фундамент первый камень заложил.

Лед тронулся, работа закипела.
Делянку председатель посулил,
И мужиков, слонявшихся без дела,
Помочь им, Христа ради попросил.

Хоть мужики ценили дядю Колю,
Но без пол литра к ним не подходи
Пришлось освоить школу самогона
Оформить ссуду, словом жить в кредит.

Хоть чуял грех, но поп его утешил:
" Не балуй сильно, - молвил, - это жизнь.
С устатку в меру выпить - не помеха,
Не вешай нос, поехал, так держись.

Засуетились бабки, кто чем может:
С лопатой, молотком и мастерком.
От шутки становились все моложе
И дело продвигалось с огоньком.

Директор школы, молодой, но шустрый
Пришел с упреком: "Что ж ты, дядя Коль,
Ведь я крещеный, православья мудрость
Живет во мне, как славянина кровь.

Поведал, как сопливых ребятишек
Возил по храмам и монастырям
И сколько прочитал им мудрых книжек
О подвигах славнейших россиян.

Сказал, что церковь школе не помеха,
И хоть закон обязан соблюдать,
Но душу, сердце, совесть в человеке
Без храма очень трудно развивать.

А ребятня- сладчайшая надежда.
И радовалось сердце не спроста:
По капельке вливалась в душу нежность
И приближала к высоте Христа.

-  Кем был в России человек без веры?
Уж извини, - уродливый кастрат,
И сворою фанатов- изуверов
Хотят сгноить России дивный сад.

И жемчугом цветущим по России
Ласкали небеса монастыри,
А сколько в душу сил целебных влили,
А сколько раз от недругов спасли.

Ах, если бы урок обычный школьный,
Вливал бы в сердце благодать, как храм!
И повседневно сердце ноет болью
Сейчас в России тризну правит хам.

Глядели дети в русские иконы
И умилялись красотой церквей,
Питали сердце колокольным звоном
И становились хоть чуть - чуть нежней.

Конечно, это не простое дело
И ждать эффекта быстрого смешно.
Омоют душу в вере, как в купели
Бог даст, взойдет целебное зерно.

А на обед варились суп и каша,
Стоял веселый и задорный смех.
В округе не было постройки краше,
Хотя работа шла не без помех.

В деревне злыдней не один десяток
Народ с ленцой, а языки- змеи:
Решил, мол, сколотить себе достаток
И интересы, де, блюдет свои.

Ему деньжища отпускают кучей,
Он набивает лишь свою мошну.
И сплетни этой не было колючей,
Транжирит он народную казну.

Пожаловался батюшке, обидно,
Ведь не прилипло даже пол гроша,
Перед старухой собственною стыдно
Продал корову, дома ни шиша.

-  Терпи мой сын, Бог видит наши муки,
Но злой костер мы можем притушить,
Все сметы и проекты, по науке,
Мы сможем с ОКСом без проблем решить.

Без денег строить даже очень сложно,
Сходи к Главе, авось и повезет,
И не питай в себе надежды ложной,
Работы тут, пожалуй не на год.

С молитвою проедем по округе,
Хоть нищ народ, да милостив господь:
Просящему не отбивают руки,
Стучащему хоть кто- то отопрет.

Дядь Коля взяток не давал ни разу,
Ни разу в жизни взяток сам не брал.
Но за работу, что по спецзаказу,
Он разные бирюльки принимал.

Но главарю, подумал, беспокоясь
( Цена вопроса больно велика)
Он окорок, да салушка с лихвою,
Наполнил банку свежего медка.

И он с шофером (был знакомый парень
И на "Волжанке" главного возил)
Тихонько и культурно погутарил,
Отдай мол, кум гостинчик заносил.

Водитель передал, а на приеме,
Уставив в дядю Колю строгий взгляд
-  Ты что же подворотню от закона
Решил найти, - чтоб все отвез назад.

Дядь Коля оробел: "Так тож для дела
И от души, да что ты, Тимофей,
И бабка, твоя крестная, велела
Тут все свое, законы мне не клей.

-   Ну, ладно не сердись, уж больно много
И не настолько ты отец богат,
Но я наслышан о твоих тревогах
Помочь тебе от сердца буду рад.

Святое дело рушили бездумно,
И расплодили пьянь и наркоту,
И надо всеми силами, разумно
Растить в душе любовь и красоту.

На стройку прикатил он с целой свитой:
Строители подрядчики, спецы.
И ахнули, с размахом деловито
За дело взялись, словом - молодцы.

Решили: кто цемент, кто доски, плиты
И чинно записали в протокол.
Под занавес стоял уж стол накрытый
Итожил разговор.     

Был импульс дан, и церковь подрастала,
И билось сердце веселей в груди
Молва, лишь, эту радость омрачала:
За труд зарплатой Бог не наградил.

Поехал к Губернатору с депешей,
Всё изложил: пол дела позади.
- Да, все мы в этой жизни не безгрешны…
И смету – просьбу смело утвердил.

И впрямь, пути Господни не понятны.
На Пасху понаехало в село
(Народ весёлый, праздничный, нарядный)
На кладбище, что хмызом заросло.

Не доходили руки до погоста,
Хотел пробить аллеи, хлам спалить,
Чтоб к мёртвым приходили, словно в гости,  
Беду и радость с предками делить.

Чтоб эта связь случайно не распалась,
Ведь всем живым до них не далеко,
Чтоб эти встречи чаще состоялись,
Их души нам служили маяком.

Здесь верея машин больших и малых,
Платки и шляпы, галстуки, венки,
А от могилок многих что осталось?
Сирень, кресты да мшистые пеньки.

Угрюмый у некрашеной ограды 
Сел человек, во взгляде воля, власть.
Спросил дядь Коля: «Что, сынок, не радостен?»
-  Да к батьке с маткой не могу попасть.

Разговорились, вспомнил дядя Коля
Отца Егора, славный фронтовик,
Троих детей: Ванятку, Нину, Полю,
И одуванчик головы поник.

- Егора рано подкосили раны,
Послевоенный голод, тиф, цинга.
-   Детей я помню, в детский дом забрали.
-   А дальше путь их застелила мгла.

-   Вот я и есть заблудший сын Ванятка.
Искали долго холмик стариков,
Распрашивали, спорили в догадках,
Но то могилы не нашли следов.

На бугорке заросшем помянули,
И рассказал Иван свою судьбу.
Его ветра лихие в жизни гнули,
Был Магадан, Сибирь, Урал, Сургут.

-  Теперь я сам хозяин, всё в ажуре,
Есть дело, прибыль, дом, семья, друзья,  
Но вечной пристанью под чистою лазурью
Хочу, чтоб стала эта вот земля.

Сидели долго, многих вспоминали
За разговором, встретив темноту.
-  Судьба моя пропитана печалью,
Но рано подводить ещё черту.

Затем поведал он свою «идею»
Подробно: что, зачем и почему.
Глаза Ванятки таяли, теплели,
Пред Родиной он чувствовал вину.

-  Давай, дядь Коля, дотолкуем завтра
Есть мысли у меня на этот счёт:
Я ж русский, коренник, поди не варвар,
И к нам в деревню  праздник забредёт.

И рано утром, выпив для порядка,
И похвалив отличный самогон,
-  За Родину, друзей, за батьку с маткой,
И за избавленье от врагов.

Готов помочь. Достал он кейс «зелёных»
Улыбкою нежданной просиял,
Утешил, что всё честно, всё законно
И документов кипу показал.

- Скажи, сколь нужно, я не скуп на дело.
Дядь Коля рассудил примерно так:
Вот купол изготовить бы умело,
Не знаю, где достать колокола.

Да мастерам аванс бы выдать надо,
Иконостас, алтарь, спецы на счет,
Строителям желательно зарплату
На хлеб подбросить, масло да песок.

-   Прости, прошу, конечно, очень много
А там смотри – и сметы разложил…
Не фраерок я,  не дешёвый щёголь.
Для церкви в банке он спец. счёт открыл

Сказал: решу вопрос с колоколами,
Всё аккуратно в книжку записал:
Про купола с злачёными крестами
И телефон свой сотовый отдал.

-   Коль что, звони, не я, так будут люди,
Всё сделают, затраты не считай.
Добро земля родная не забудет.
Ну, дядя Коля, не грусти, дерзай!

Работа продвигалась – любо глянуть,
На всех хватало дел и суеты,
Уж согревали синь злачёной гранью,
И обнимали небеса кресты.

И купола, как царская корона
Венчали белоснежный лебедь-храм.
Несли из дома старые иконы,
Давали имена колоколом.

И церковь та на берегу речушки
Цветком волшебным радовала дух,
Берёзовая рощица – подружка
Делилась песнями своими вслух.

И через Пасху церковь осветили,
И верилось, что Иисус воскрес,
От радости звенели дали, пели,
И празднично слепил злачёный крест.

Род подлецов зачал когда-то Каин
Иуда – не Пилат убил Христа…
Верёвка запоздалого раскаянья,
Могила без холма и без креста.

Но время трудно учит человека,
Соблазн крадётся рядом, словно тень,
И множатся ошибки век от века,
И драмы происходят каждый день.

К нему в селе прилипла кличка «Куцый»,
Хоть, вроде, он с симметрией дружил,
Но деревенский люд стоглазожгучий
Уродливою кличкой наградил.

Он в детстве был ребячьим заводилой
По играм, огородам и садам.
Толпа ребят за ним всегда ходила,
Но он всегда был только «сам с усам».

Наркотик – телевизор был не в моде,
Точнее он в деревне был один.
И Куцый детям при любой поваде
Был позарез, как вздох необходим.

Так после «битв» и «грядочных разбоев»,
Усаживались плотненько в кружок,
Он «брёхоньки» – забавные истории
Без устали рассказывать мог.

Его слова из рога изобилья
Лилися нескончаемым ручьём,
Фантазии неведомые крылья
Мешали полуправду с небыльём.

Ребятам эти байки были любы,
И, чтоб услышать «брёхоньку» они
«Вождю непобедимому» Ильюхе
Подарки, как входной билет, несли.

Чей дар ценней, тот «Куцему» дороже:
Тот ординарец, этот казначей,
А у кого была побольше рожа
Переходил в команду «секачей».

Коль, что не так , то – плётка или прутик,
Пустил слезу – добавок получи,
Тебя секут, а ты лежи, как трупик,
Грызи траву. Рой землю, но молчи.

На преданность и верность проверяя,
На испытанья «Куцый» был мастак:
Так, провод с напряженьем оголяя,
Он заставлял его сжимать в кулак.

А их трясло, да так, что не до смеха,
Лишь он один улыбкою сиял.
Кто процедуру проходил с успехом,
Того он рангом выше поднимал.

Хоть набожностью мы не отличались,
Но под иконами ругаться – грех…
Невольно через стыд переступали,
А «Куцему» опять весёлый смех.

Рисуя себя страстным Дон – Жуаном,
И думалось, что у него гарем,
Он тайно сделал дырку в женской бане,
Устраивал «сеансы для коллег».

Запретный плод всегда, известно, самый сладкий,
Но плата непомерно высока.
Из дома воровали, но от взяток
У «куцего» не высохла рука.

Но байки про «интим» не по карману
Бывали очень многим пацанам.
Они тайком решили атаману
Устраивать проверки по ночам.

В деревне был чудак, его влюблённость
Из уст передавалась по устам,
И было чувство то неразделённым
С надменной и красивейшей из дам.

Но каждый вечер он ей втихомолку
Букет цветов с надеждой приносил,
Оставив на крыльце, как тень, безмолвно
Домой с печалью тайной уходил.

А «Куцый», разузнав про те букеты,
Их воровал и девушкам дарил,
Сорил в придачу кучу комплиментов,
И до небес себя превозносил.

Но самая красивая Татьяна
Ему смеялась искренне в лицо:
-   Ты, «Куцый» дорасти хоть до дивана,
Потом уж посещай моё крыльцо.

Но как бы не юлил он мелким бесом
Не двигались у Куцего дела.
Сорокой разносил он утром вести,
Хвалился, как она была мила.

Нет, Куцего девчонки не любили,
Хотя краснели от его цветов,
Но с ним танцуя, на других глядели
И не хотели с ним играть в любовь.

Он щеголял то новою рубашкой,
То брюки – клёш, хоть улицу мети,
Но для принцессы, Танечки – милашки
Так и не смог он ключика найти.

И паутинку круговой поруки
Средь пацанов искусно он сплетал,
Они болели непонятной мукой,
На скользкий путь он исподволь толкал.

Однажды он устроил «царский ужин»
(Из лука на лету подбил гуся).
Шурпу все ели радостно и дружно
Благодарили «славного вождя».

Наутро оказалась, что гусыня
Соседская пропала без следа.
Отцовские ремни секли безвинных,
Лишь «Куцый» невиновен, как всегда.

Сомненья возникали, только Куцый
К иному приключенью призывал:
Садовых шашек дымовых и жгучих
Со склада он в потемках своровал.

Другим велел стащить противогазы,
Для избранных раздал, но не для всех.
И от завесы ядовитых газов
Спасло лишь чудо, но какой тут смех.

Полуживые выползли из ада.
Едва парнишку одного спасли.
А куцему лишь этого и надо:
-  Теперь вы братья из одной семьи.

Готовились к приему в пионеры:
Зубрили клятву, верили словам,
Хотелось быть хорошими, примерными,
О подвигах мечталось пацанам.

Матросов. Лиза Чайкина, Гастелло,
Стремились быть похожими на них
И целовали знамя гордо. Смело.
Волнующий испытывали миг.

Через неделю Куцый после «брехни»,
Заметив. Что упал его престиж.
Сказал. Что клятва та  - «телячьи сопли».
Решил турнир устроить «поджигных».

Такие самоделки-пистолеты
Почти у всех имелись пацанов.
-  А вы забудьте глупые заветы
То мой приказ, -ответ: «Всегда готов!»

А приз – наган семизарядный.
Все ахнули. ..Но клятва. Галстук. Честь,..
Ремень в придачу новенький парадный.
И многим рот замкнула эта весть.

И после долгих споров-пересудов
Построились в два ряда пацаны:
Один возглавил Куцый. Как Иуда.
В другом все те. Кто клятве преданы.

И чтоб закончить это дело мирно
И тайну понадёжней закрепить,  
Предателям и «недоросткам жирным»  
Решили по «фингалу» посадить.

Стрельба была, но хитрый председатель
Изъял тогда у Куцего наган.
Кто оказался среди всех предатель?
По почерку решили: Куцый сам.

На утешенье юных юмористов
Хвостом за ними ползала толпа.
Неотступленцев, горе – фингалистов
Одобрила лихая пацанва.

Уехал Куцый. Люди понемногу 
О нём забыли, только слух ходил:  
Каким-то боком он прибился к Богу. 
В какую-то секту тайную вступил.

То видели его в церковном хоре,  
То в храме в рясе около попа,
У монастырских кланялся заборов,
То на поминках  с чтением псалма.

Когда же поп от старости и боли
Стал очень редко службу посещать,
В село частенько (к радости иль к горю)
Стал куцый ненароком заезжать.

Он улыбался сладострастно, льстиво
Цедил сквозь зубы редкие слова
И был он так похож на мыло
Дешёвое, плохого качества.

И сельский люд поспорил, покумекал,
Что вроде свой и ряд церковный знал,
И коли нет другого человека,
Хоть без желанья, но его признал.

Говаривали правда, что в районе
Благословенья поп ему не дал.
-  Пускай пока хоть как-нибудь трезвонит,
Чтоб новый храм зазря не пустовал.

И Куцый за работу взялся рьяно:
Всех колокол к заутренней будил,
Молитвы он читал в просторном храме,
И праздники церковные блюдил.

Хотя приход тот был не из богатых,
Но толком еще года не прошло,
А Куцый уж на новеньком «Фиате»
На службу появлялся на село.

Случайно обнаружили пропажу:
Нет в храме трех подаренных икон
(Из храма старого с иконастаса
Спасли пред тем, как немцем был сожжен.)

А вместо них – картинки в грубой раме.
Что за десятку бабки продают,
Но Куцый молвил: «Обновленья в храме
Всем радость и удачу принесут».

Он про веселье не случайно молвил,
Но стали потихоньку примечать,
Что Куцый уезжал в другую область
И стал там рестораны навещать.

Привычка – жизнь деревни, но однажды
К заутренней никто не позвонил,
И Куцый на своей машине важной
По улицам с утра не пропылил.

Но день, другой, неделя на исходе:
Замок в дверях. Молчат колокола.
Где Куцый? И тогда в народе
Змеей шипучей ползла молва.

Попозже в сельсовет пришла бумага,
Не документ, а страшный приговор
Дядь Колю затрясло, но не от страха
Он почувствовал обиду и позор.

Он слезно попросил : «Не надо людям
Об этом даже слова говорить»,
И с мыслями разбитыми, как студень,
Пошел к дружище боль свою гасить.

Он рассказал седому ветерану,
Глотая слёзы с водкой пополам,
Что Куцый хуже, чем фашист поганый
Продался бесам, плюнул небесам.

Он оргии устраивал по барам,
Сорил деньгами, с девками блудил.
-  Последний раз ворвался голый в баню-
Испуганных до смерти баб крестил.

В милицию святым крестом бросался,
Орал, что он посланец сатаны. 
И непристойно – хамски так ругался,
Что зеки были все потрясены.

Его на утро, правда, отпустили,
(Поди не всякий - який, всё же поп),
Хотя и для острастки пригрозили,
Но он не осветил прощаньем лоб.

Потом его нечистая носила,
И, вот, недавно под Гнилым ручьём
Его нашли с верёвкою на шее,
Без рясы, голым и с разбитым лбом.

И водка лишь слегка смягчила горе,
Как будто Куцый душу подрубил.
Мечту его и память опозорил
И мысль, что он святынею носил.

Петро молчал, душевно разделяя
Страдания и боль фронтовика:
-  Построить храм – заслуга пребольшая,
То памятник, быть может на века.

Но успокойся, друг ты мой сердечный,
Взгляни спокойно истине в глаза:
Надёжный, светлый, самый безупречный
Тот храм, что в сердце ты построил сам.

К духовнику приехал дядя Коля.
Лежал тот неподвижный и больной,
В глазах теплился огонёчек воли,
Перекрестил дрожащею рукой.

Просил присесть и молвил очень тихо:
-   Я разделяю скорбь твою, мой сын,
Мне в сердце злыдень тот ударил лихо,
Но ты брат успокойся и остынь.

Мне созерцать осталось этот мир недолго,
А видеть в этой жизни довелось
В какие рясы рядится гад двурогий,
Бросая в мысли, в сердце яда зло.

Заражены и мы болезнью роста,
Так, кажется один безбожник пел,
Поверь на слово, что совсем непросто
Отсеивают зёрна то плевел.

Господь дал выбор между тьмой и светом
Лежит граница в сердце и уме.
И часто те, кто в золото одеты
По голову запачканы в дерьме.

Постом, молитвой надо бы лечиться,
Побольше делать для людей добра.
Ведь сказано: «Созижди чисто сердце»,
В нём места нет для зависти и зла.

Был в этом знак и промысел Господний,
И праведный свершился приговор.
И новый пастырь, Господу угодный,
Придёт, и воссияет наш собор.

Соборный дух объединял Россию,
Земли величье, сердца чистоту
И наполнял красивейшею силой,
Служил щитом он вражьему клинку.  

Бесила тайна русского всесилья
Уродов разноглазых всех мастей,
И легионы всякой камарильи  
Оставили немало здесь костей.

Да, Русь крепка была своим собором,
Не сборищем галдящих языков.
И даже не поющим ладно хором,
Не гневным единеньем пред врагом.

Соборный дух, крепясь единой цепью,
Любовь ковал надёжным кузнецом,
И твёрдость сочетая с благолепьем
Единым вдохновляемый творцом.

Заваривавшие кровяную кашу  
Имели демонический расчёт:
Разрушить храм, разбить святую чашу,
Разъединить, затем растлить народ.

Конечно бесы радуются всходам:  
Кругом сорняк, полынь, чертополох,
Бездушье, пьянство, наркота, уродство –
Болотину затягивает мох.

И каждый храм для них – удар от неба,
И каждый крест для них, как в горле кость.
И их страшат ростки живого света,
Лишает силы бешенство и злость.

Такое вытравить, всё это уничтожить,
Сгноить в резервуарах Колымы,
С живых содрать на абажуры кожи,
Такое тоже испытали мы.

Их взгляд мозолят наши шири, дали
Уж поминальный стол собрали вы.
А кое-что вы, гады, не видали!?
Не будет вашей тризны на крови!

Едины с небесами наши храмы,
Молитвы наши слушает Господь.
И Богоматерь скорбными глазами
Вселяет веру в избранный народ.

И этот дух живучий, словно память,
Которою пропитана земля.
На подвиг вдохновляющее знамя,
Его венец – святые купола.